Гробовое молчание - Страница 31

— Думаю, раньше я не был особенно смелым, — признается Фрост, вытирая с губ масло чили. — Зато сейчас пытаюсь измениться.

— Почему?

Он замирает в задумчивости; между его палочками зажат кусочек медузы.

— Думаю… думаю, я просто старею, понимаете? И начинаю осознавать, что на самом деле мало чего в жизни пробовал. А ведь осталось не так много времени, чтобы все успеть.

«Старею». Я не могу сдержать улыбки, потому что я почти на два десятилетия старше, чем он, и детектив наверняка считает меня старухой. Но при этом смотрит на меня совсем не так. Я замечаю, что Фрост разглядывает мое лицо, а когда я бросаю ответный взгляд, щеки детектива внезапно вспыхивают. Точно так же вел себя мой муж на нашем первом свидании, весенним вечером, занавешенным густым туманом, очень похожим на сегодняшний. «Ах, Джеймс, — думаю я, — мне кажется, этот молодой человек понравился бы тебе. Он совсем как ты».

Приносят пельмени — мягкие подушечки, наполненные свининой и креветками. Я с удивлением наблюдаю, как тяжело Фросту подхватить скользкое лакомство, и в конце концов он просто начинает гонять его палочками по тарелке.

— Это любимые пельмени моего мужа. Он мог съесть сразу с десяток. — Я улыбаюсь, вспоминая. — Он даже хотел поработать здесь целый месяц без всякой оплаты, если ему скажут рецепт.

— А на Тайване он тоже занимался ресторанным делом?

Этот вопрос заставляет меня взглянуть на Фроста в упор.

— Мой муж изучал китайскую литературу. Он происходил из длинной династии ученых. Поэтому — нет, он не занимался ресторанным делом. Он работал официантом, чтобы выжить.

— Я этого не знал.

— Проще всего предположить, что официант перед вами — всего лишь официант, а продавец продуктового магазина — всего-навсего продавец. Однако в Чайна-тауне так не получится. Помните тех убогих старичков, что играют в шашки у ворот со львами? Некоторые из них — миллионеры. А вон та женщина, что сидит за кассовым аппаратом, — она родом из семьи имперских генералов. Здесь люди совсем не те, кем они кажутся, так что не стоит их недооценивать. В Чайна-тауне этого делать не надо.

Фрост пристыженно кивает.

— Не буду. Особенно сейчас. Прошу прощения, госпожа Фан, если я недостаточно уважительно говорил о вашем муже.

Его извинение кажется абсолютно искренним — еще одна причина поражаться этому человеку.

Я откладываю палочки и смотрю на детектива. Насытившись, я наконец чувствую силы обратиться к предмету, который довлел над нами во время ужина. Шумное семейство, сидевшее за соседним столом, наконец встает, скрипя ножками стульев и разражаясь громким хором кантонских фраз. Когда они выходят за дверь, в зале внезапно устанавливается тишина.

— Вы пришли расспросить меня о дочери. Почему?

Он отвечает не сразу — вытирает руки и аккуратно складывает салфетку.

— Вы когда-нибудь слышали такое имя — Шарлотта Дион?

Я киваю.

— Она была дочерью Дины Мэллори.

— Вы знаете о том, что произошло с Шарлоттой?

— Детектив Фрост, — вздыхая, говорю я, — мне пришлось пережить все эти события, так что они навеки отпечатались вот здесь. — Я дотрагиваюсь до головы. — Я знаю, что госпожа Мэллори была замужем и раньше, за человеком по имени Патрик Дион, и у них была дочь Шарлотта. Через несколько недель после массового убийства она исчезла. Да, я знаю всех погибших и их родственников, потому что я одна из них. — Я смотрю вниз, на блестящую от жира тарелку. — Я никогда не встречалась с господином Дионом, но когда исчезла его дочь, я послала ему открытку с соболезнованиями. Я не знаю, была ли ему по-прежнему дорога бывшая жена и оплакивал ли он ее гибель. Но я прекрасно понимаю, что значит потерять ребенка. Я сообщила ему, что мне ужасно жаль. Написала, что понимаю его боль. Но он так и не ответил. — Я снова перевожу взгляд на Фроста. — Поэтому — да, я знаю, зачем вы спрашиваете о Шарлотте. Вы мучаетесь тем же вопросом, каким задавались все. Даже я сама. Неужели наши семьи действительно прокляты? Сначала исчезает моя Лора, а потом, спустя два года, его Шарлотта. Наши семьи связаны тем, что случилось в «Красном фениксе», и потерей дочерей. Вы не первый полицейский, который расспрашивает меня об этом.

— Полагаю, детектив Букхольц задавал те же вопросы.

Я киваю.

— Он приходил ко мне, когда пропала Шарлотта. Спрашивал, были ли знакомы наши девочки. Отец Шарлотты очень богат, а потому ей уделялось много внимания. Куда больше, чем моей Лоре.

— В своем отчете Букхольц упомянул, что и Лора, и Шарлотта занимались музыкой.

— Моя дочь играла на скрипке.

— А Шарлотта играла на альте в школьном оркестре. Может быть, они встречались? Например, на музыкальном мастер-классе?

Я качаю головой.

— Мы уже неоднократно изучали этот вопрос вместе с полицией. Кроме музыки, у девочек не было ничего общего. Шарлотта училась в частной школе. А мы жили здесь, в Чайна-тауне. — Мой голос затихает, и я сосредоточиваю внимание на соседнем столике, за которым сидит молодая китайская семья с маленькими детьми. На высоком стуле устроилась девочка; ее волосы забраны в маленькие хвостики, которые смотрят вверх, словно острые рожки чертика. Когда Лоре было три года, я причесывала ее точно так же.

Официантка приносит счет. Я тянусь за ним, но Фрост хватает его первым.

— Прошу вас, — говорит он, — позвольте мне заплатить.

— За ужин всегда платит более старый.

— Я бы никогда не назвал вас подобным словом, госпожа Фан. К тому же почти все съел я. — Он кладет на стол наличные. — Позвольте подвезти вас до дома.